— Роман, спасибо за приглашение в гости. У вас здесь сразу чувствуется: это Петербург. А камин действующий?
— Да. Оказалось, что дымоход в порядке, понадобилось лишь установить кассету. В этом доме, на четвертом этаже, жил Гоголь. Это доподлинно известно по его письмам к матушке. Сохранился отрывок, который приводится в академическом собрании сочинений и свидетельствует, что здесь, на Большой Мещанской, Николай Васильевич жил в доме каретника Иохима. Гоголь описывает жителей дома. Тут были заведения «двух портных, модистки, красильщика, чулочника, реставратора битой посуды, магазин сбережения зимнего платья, а также привилегированная повивальная бабка».
Гоголь жил под самой крышей, и камина у него не было. Когда его неудачную романтическую комедию «Ганц Кюхельгартен» разругали в пух и прах петербургские критики, он решил сжечь все экземпляры книги. А жечь было негде. Специально для этого рядом, на Екатерининском канале, Гоголь со слугой Якимом арендовал в отеле номер с камином. Так что эти места были свидетелями трагических минут в жизни великого писателя. Но здесь он стал писать «Вечера на хуторе близ Диканьки». К слову, опять спасибо его матушке, которая пересказывала в письмах эти фольклорные истории. Благодаря «Вечерам» Петербург узнал и полюбил Гоголя, и эта — уже хорошая — история начиналась в этом доме на Большой Мещанской. Отсюда Гоголь поехал в Италию, в полюбившийся Рим.
Я, пожалуй, сноб: для меня Купчино, Гражданка — не вполне Петербург. Не могу представить себя живущим в новом доме. Мои товарищи, приходя к нам в гости, спрашивают, где наши соседи… Друзья, дома надо строить так, чтобы люди в них не мешали друг другу! Посмотрите на эти стены! Как можно променять старый фонд, ощущение истинной связи времен на новостройку?!
— У вас, видимо, личное отношение к истории...
— Я знаю, кем были мои предки. По одной линии дед из Литвы, слава Богу, жив, ему 87 лет, светлая голова, был несколько раз лауреатом национальной премии как лучший журналист республики. Его отец, Йонас, унтер-офицер русской армии, полный кавалер Георгиевского креста, воевал в Русско-японскую и Первую мировую, прожил 101 год. По другой линии история семьи прослеживается с XIII века.
— Наверное, дача у вас в историческом Курортном районе, в окружении старых финских домов северного модерна?
— Я выбрал другую историческую местность: Пушкин. Очень люблю гулять в парках Павловска и Пушкина, они недалеко от нашего дома.
Когда в начале двухтысячных у нашей семьи возник квартирный вопрос, я купил по разумной цене несколько участков в садоводстве, хотел построить там дом и поселиться в Пушкине. Потом понял, что логистика убьет весь смысл и кучу времени: мы с супругой работаем, сына надо возить в школу, на разные занятия, дочь — в детский сад.
Но за город выбираемся в теплое время года при любой возможности! Друзья приезжают с детьми, иногда 25 человек собирается. Хорошо, участок позволяет и детей, и взрослых занять активными играми: есть площадка для мини-футбола, теннисный стол. Моя епархия — мангал, люблю готовить мясо на огне, оно получается… с привкусом подлинности. Для посиделок с друзьями пришлось пристроить к дому большую крытую террасу, поскольку с нашей погодой без крыши нельзя.
Я бы вообще солнечные дни в Петербурге объявил государственными праздниками, отпускал бы всех подышать, на волю — пусть бы отправлялись гулять в парки или ехали за город. А отрабатывали в другой праздник, когда свинец в небе и дождь.
— Спорт, прогулки, мясо на огне… Чем еще заполнен дачный досуг? Мастерить любите?
— Вот это не про меня. Для этого должна быть школа, отец, с которым в детстве мастерили. А мой папа — это рассказы, книги, с отверткой я его не видел. И я такой же: головой умею, руками нет.
Но я сажаю хвойники: елки, сосны, пихты, туи, можжевельник. Это страсть! Дачное утро у меня начинается с обхода хвойников: выхожу в халате и вдыхаю этот аромат. Можжевельник пахнет волшебно! Там раньше поле было, без деревьев. А сейчас больше 150 саженцев прижились, некоторые до пяти метров вымахали, сад вырос фруктовый. Я сам управляюсь с газонокосилкой, с удовольствием берусь за лопату, но иногда объемы посадок такие, что нужны помощники.
— Такой участок большой?
— Почти полгектара. Мне этот шестисоточный советский формат непонятен — при наших просторах можно было по гектару раздать людям! Мне кажется, свое, личное пространство очень важно для человека. Не нужно, чтобы из-за забора смотрел Петрович… Это к вопросу о северном береге залива: там потрясающие места, сосны, вода, но дома так теснятся, что, выйдя на крыльцо, слышишь соседские разговоры.
Мне близко отношение к жизни на природе в Финляндии, когда рядом есть дома, но за лесом их не видно. Финны природу не покоряют, реки вспять не поворачивают, деревья стараются сохранить.
— Мне кажется, для человека «из телевизора» тишина и обособленное личное пространство необходимы просто для сохранения здравомыслия. Как вам работается на сегодняшнем телевидении?
— Когда я в 2008-м работал на программе «Утро», которая шла по двум орбитам вещания, мой рабочий день начинался в час ночи, в три часа шел эфир на Сибирь, в шесть утра — на европейскую часть. Через год я почувствовал, что организм начал разрушаться. Через год проект закончился, я стал работать в «Открытой студии».
Сейчас у меня лично прекрасное телевидение, в «Утро на 5» к нам приходят замечательные гости, формат эфира позволяет чередовать интересные разговоры с полезной информацией, начинать день на волне позитива. Тот, кто говорит о «плохом» телевидении, забывает, что оно бесконечно разное! У каждого есть широкий выбор: старое французское кино, «Осенний марафон», документальные фильмы, интервью Познера…
На «Пятом канале» есть фантастические проекты. Когда мы начинали «День Добрых Дел» со сбором денег для больных детей, я думал, через месяц-два-три зрители возмутятся: «Сколько можно?!» А оказалось, что у нас невероятная аудитория. Каждый четверг зрители перечисляют в благотворительные фонды огромные суммы, за два года собрали почти два миллиарда рублей! Мы помогли сотням детей! Меня это восхищает.
Фото: Игорь Бакустин, архив «Пятого канала»
