Яндекс.Метрика
Загородное обозрение

СалонПоиск загородной недвижимости

Открыть журнал

Михаил Шемякин: Я уже 26 лет живу без городов…

Интервью / 30.06.2014

Редакция проекта «Загородное Обозрение»

197022, Санкт-Петербург, Большой пр. П.С., 83

zagorod.spb.ru
[email protected]

Телефон/WhatsApp:

Авторские права

ЗО Загородное обозрение
Имя Михаила Шемякина знакомо всем и каждому. Картины, скульптуры, волшебные декорации к теат­ральным спектаклям, просветительская деятельность, наконец, выраженная гражданская позиция сделали его известным на весь мир, уважаемым и почитаемым человеком. Часто приезжая в Россию, Михаил Михайлович неизменно посещает Петербург, где на Садовой, в помещении Фонда художника Михаила Шемякина, и произошла наша встреча.

— Михаил Михайлович, вы опять на Родине. Сегодня ситуация особая: после присоединения Крыма у нас в стране взрыв патриотических настроений. Что вы об этом думаете?

— Я чужд квасному патриотизму. Мне эта линия надоела еще в 1960-е. Может, кто-то подзабыл, что это такое, но я-то помню: наелся сполна. Тем не менее, даже не будучи человеком политики, я рад, что Крым стал русским. Да он и был русским всегда, особенно Севастополь. Из-за какого-то полупьяного жеста Хрущева Крым был объявлен Украиной, но мы все понимаем, что это наш, русский Крым. Что мне не нравится в этой ситуации, так это истерика по поводу США. Вы посмотрите, невозможно же включить телевизор, взять газету — отовсюду льется пропаганда против Штатов.

— В чем сегодня основная проблема России?

— У нас катастрофа с образованием. Кто-то из политических дея­телей произнес: «Нам не нужно слишком много образованных людей». И вот я наблюдаю, как внедряется в жизнь этот тезис. Программы образовательные все упрощаются и упрощаются… И не один я это вижу. Вся профессура вопиет: «Пощадите образование, пощадите детей!»

— Вы создали Фонд художника Михаила Шемякина и «Лабораторию», чтобы противостоять падению уровня образования?

— Задача фонда, несомненно, образовательная. Помещение, мне, кстати, отдал Владимир Путин. Правда, в собственность мне его оформить не позволили, только в аренду. И то — бесконечно ходили какие-то люди, которые хотели здесь устроить шикарный ресторан с полуголыми девицами. А тут какой-то Шемякин с выставками…

— Выставки часто проводите?

— Сейчас у нас по два вернисажа в год — столько интересных работ, что за один раз не показать все. Объявляем конкурс, люди присылают свои работы, мы их просматриваем на экране, причем просмотр абсолютно анонимный: автор неизвестен при просмотре. А потом уже выставляем. Индивидуальные выставки мы не проводим — только программные экспозиции. Кроме того, мы устраиваем в фонде вечера авангардной музыки, польской и венгерской поэзии и музыки и другие. Относительно музыкальных вечеров нам помогает советами Сергей Михайлович Слонимский, также участвуют Сергей Осколков, Анвар Либабов. С Вячеславом Полуниным много работаем — делаем перформансы.

— А «Лаборатория» во Франции, в вашем чудесном замке?

— Это уникальное место. Библиотека площадью 1000 квадратных метров, собраны тысячи томов, каждый из которых, по сути, представляет собой докторскую диссертацию. То есть ученики, которых я отбираю из студентов и молодых преподавателей вузов, могут пройти у меня практику и через некоторое время защитить любую научную работу — от бакалаврской дипломной до докторской диссертации.

— Вы могли бы оценить ситуацию в Петербурге в отношении художников? Много ли у нас галерей, интересуются ли картинами?

— Галерейщикам трудно выстоять сейчас, в кризисные времена… Мало кто покупает картины. Хотя жизнь художников намного свободнее и интереснее, чем была у нас. По крайней мере, их не помещают в психушки.

— Падение уровня образовательных систем отмечают не только в России…

— Но есть и другие примеры. Я покажу вам статью «Япония и ее эстетический вызов». Там, помимо прочего, написано, что в Японии детей учат различать огромное количество цветов, больше 240, одних только оттенков серого свыше 60. А делается это для развития художественного зрения. Иначе в условиях, когда на нашу сетчатку выливаются мегатонны рекламы невообразимо ярких цветов, мы скоро перестанем отличать красный от зеленого, как дальтоники. И то же самое происходит с нашими ушами: мы скоро не сможем слышать флейту! Только барабаны и тромбон.

— Жизнь в замке спасает вас от какофонии красок и звуков?

— Ну конечно! Когда я работаю, я, безусловно, огражден от этого всего. И вообще я человек природы: я уже 26 лет живу без городов. Не мыслю жизни в городе. За городом каждый создает собственное пространство. Не зря возникло целое движение: огромное число людей понимает, что жизнь в городе неестественна…

— Приятно быть землевладельцем?

— Мне трудно судить об этом — я же не выхожу на поле со словами «Вот оно моё»… Моего ничего нет: все мы гости на этой Земле… Вот почему меня раздражают наши богатеи: некоторые из них все гребут, гребут, пытаются побольше захапать и в итоге так и умирают, не поняв ничего в этой жизни, не постигнув, что же такое человеческое бытие. Богатых людей мне жалко. Погоня за богатством фактически отнимает у них жизнь.

— Но ведь и очень бедные люди не имеют возможности интересоваться философией, искусством…

— Это как сказать! У нас в коммуналке жили 28 человек, и каждый был философом (Смеется.). В Советском Союзе мы жили очень бедно. Я при своем росте весил 54 кг — от недоедания. И пять лет работал в Эрмитаже грузчиком, такелажником. Зарплата была 30 рублей, у научных сотрудников — 40 рублей, у бабушек, которые сидели в залах и вязали чулки, — 30 рублей. Я помню, что эти бабушки пытались воевать с государством за повышение зарплаты, много лет куда-то писали письма, и вот однажды я застал их счастливыми, пьющими из бумажных стаканчиков что-то среднее между шампанским и лимонадом: оказалось, что они добились повышения до 35 рублей. Но счастье их было недолгим: на следующий день прошло сокращение и каждой бабушке пришлось смотреть не за одним залом, а сразу за тремя. А вскоре вышел указ об уменьшении зарплаты такелажникам до 28 рублей 50 копеек. Бабушкам прибавили — у нас отняли. Так вот, в те времена мои поклонницы из числа работниц Эрмитажа иногда заходили ко мне, и после их визита я находил пакет: завернутую в газету сайку— булка такая была… Внутри она была намазана маслом, а еще там лежала котлета… И я не обижался, я был счастлив! Сегодня попробуй кому-нибудь котлету подарить — скажут, с ума сошел! Они знали, что я голодаю. Но я хочу сказать о другом: я работал по 12 часов за такую зарплату еще и потому, что эта должность давала мне возможность бесплатно копировать картины, а после работы я еще успевал в библиотеку Академии художеств, которая тогда работала до двух часов ночи. У нищих и голодных людей были огромные возможности заниматься самообразованием. И какие тогда шли процессы бурные! Мы жили очень-очень бедно, но мы понимали, что перед нами открыт некий духовный мир, который дает нам больше, чем мир материальный.

— А сегодня?

— А сегодня, при всей имеющейся свободе, люди стонут и кричат, что им нужно еще больше свободы… Не надо путать свободу с анархией!

— Вы счастливый человек?

— Счастливыми себя считают только дураки. С другой стороны, если человек считает себя несчастным, то он глуп и неблагодарен. Можно быть счастливым даже в тюремной камере, как герой «Пармской обители». А можно быть счастливым на протяжении нескольких дней, сделав хороший рисунок. Это означает, что художнику удалось победить материю, создать нечто вечное…

В избранном В избранное
18457
Предложения