Первые литературные опусы он начал писать еще в школьные годы. Затем окончил физико-механический факультет Ленинградского политехнического института, кафедру биофизики. Занимался молекулярной биологией и десять лет отработал в HИИ особо чистых биопрепаратов в Ленинграде. В 1990-е эмигрировал в США как ученый, но со временем основным занятием стала литература. За время творческой деятельности книги
Перумова разошлись общим тиражом более шести миллионов
экземпляров. И наша встреча произошла во время презентации очередной новой книги в «Буквоеде».
— Николай, вы раньше жили в Петербурге. Получаете удовольствие от поездок в родной город?
— Безусловно. А жил я на Пестеля, возле Летнего сада, в нескольких минутах ходьбы от места, где мы беседуем. Здесь я вырос, здесь прошли 35 лет моей сознательной жизни. И бессознательной тоже. Сейчас я приехал из Москвы, и очень рад, что в Петербурге нет такой вакханалии рекламы, как в столице. Там я провел два дня и не видел города, не видел ни московских дворцов, ни московских трущоб — одни рекламные вывески.
— В Америке вы тоже городской житель?
— Нет, там у нас загородный дом. Мы живем как большинство американцев.
— Нашли преимущества в загородной жизни?
— Хорошего много. Например, на задний двор нашего дома иногда приходят косули, и мы их подкармливаем. Представить такое в мегаполисе довольно трудно.
— Николай, у вас есть опыт эмигрантской жизни — вы много лет живете в США. Что вы можете сказать об эмиграции тем, кто сейчас, по тем или иным причинам, хочет уехать в Штаты?
— Есть две большие группы эмигрантов, которые покинули Россию в 1990-е. Это беженцы и профессионалы. Себя я отношу ко вторым. Мы уехали, потому что нам нужно было где-то зарабатывать, кормить семью. Научный работник сегодня живет там, где у него есть возможность работать. Мы были бы рады оказаться полезными в России. Я говорю не только о себе и своей жене, а о множестве людей, которые уехали в 1990-е и которым сейчас 45, 50, 55 лет. Это расцвет сил для научного работника. Мы работали в лучших лабораториях мира, на передовом крае мировой науки, и мы могли бы принести пользу на родине, потому что мы не деквалифицировались, не ушли в рынок, не торговали секонд-хендом. Мы не забыли формулы, которым нас учили в институтах.
И я знаю многих людей, которые до сих пор ждут, что в России, в российской политике, что-то изменится, чтобы вернуться и быть полезными в самом разном качестве. Их надо возвращать. Не спасать биржевых спекулянтов, а вкладывать деньги в человеческий капитал: предоставлять им адекватное жилье, помогать с работой или организацией своего бизнеса (скорее всего, высокотехнологичного). По-моему, это куда более эффективное вложение, чем, скажем, закачка стабфонда в заграничные ценные бумаги. Но, к сожалению, о такой программе возвращения я ничего не слышал...
Что касается другой категории… если вы уезжаете с обидой на Россию, и обида ваш основной капитал, с которого вы хотите получать процентики, то вы очень быстро разочаруетесь. Там никому нет дела до ваших обид, и конвертировать их в достойный уровень жизни вряд ли удастся. Вам не дадут умереть с голоду — выдадут пособие, но носиться как с писаной торбой и предоставлять преференции никто не будет.
— Возвращаясь к книгам. Почему вы выбрали жанр фэнтези?
— Фантастика — даже не жанр, а творческий метод, столкновение человека с обстоятельствами, невозможными в обычной жизни. А фэнтези играет иную роль, нежели «твердая» научная фантастика. Невероятные научные технологии уже описаны в романах, которые создавались в 1950-е, 1960-е, 1970-е... Сейчас идет волна «человеческой фантастики», где эльфы, гномы и драконы фигурируют наравне со звездолетами и прочей атрибутикой. Фэнтези — это возвращение к корням, к языку Гомера, когда средствами «выдумки», сказки передавались важные моральные и этические максимы. Кроме того, фэнтези — мир свободы. В отличие от нашего, где технологии посадили человека под колпак.
— У вас выходит довольно много книг. Вас ставят в жесткие рамки по срокам?
— К счастью, нет. Издательство «Эксмо» весьма лояльно ко мне, и жестких рамок нет. Но сегодняшние реалии таковы, что на одну толстую книгу надо выпускать четыре тонкие, чтобы, пока ты эту толстую пишешь, тебя не успели забыть…
— Писать, понятно, приходится много. А любите ли вы читать?
— Да, безусловно. Это моя работа и мое хобби по совместительству. Я очень много читаю.
— А ваши дети?
— Детям мы с большим трудом, но все же привили привычку к чтению. Сейчас читают все трое, и старший, который уже учится в университете, и двое младших — школьники. И я вижу разницу между своими детьми и детьми нечитающими. В Америке я имел возможность наблюдать, как играют мальчишки семи — восьми лет. Какое там чтение! Компьютер — настоящий Молох, при отлучении от него начинается ломка сродни наркотической. Читать? Какое там! Дорваться до клавиатуры и начать давить монстров. Все родители одноклассников моего сына отчаянно борются с тяжкими формами игромании и завидуют тем, кто сумел уберечь своих сына или дочь от этого пагубного поветрия. Ведь если к семи — восьми годам не сформирована привычка читать, интерес к чтению уже едва ли появится.
— Вы как-то говорили, что дома совершенно не смотрите телевизор. Это так?
— Сейчас кое-что изменилось. После 50 лет приходится больше внимания уделять физической форме, и трижды в неделю я хожу в спортзал, а там сразу четыре экрана, по которым постоянно идет сплошной поток новостей. Я вынужден смотреть…
— Новости — понятно. А фильмы?
— Фильмы смотрю, но не по телевизору.
— Николай, а ваши книги не предлагают экранизировать?
— Если честно, было всего два таких предложения, и оба раза ничего не вышло. Вот в последний раз известная российская кинокомпания хотела экранизировать «Имперскую дилогию», но при этом попросили убрать из сценария любое упоминание о третьем рейхе. Но это краеугольный камень двухтомника, если его убрать — ничего не останется. И я отказался. Во втором случае у кинокомпании не заладились дела, хотя она выполнила все финансовые обязательства передо мной, фильм не появился.
— А что можете сказать про компьютерные игры?
— Я не поклонник компьютерных игр, как уже сказал. Обращаются разные компании с просьбой заключить договор на использование моих сюжетов. Я отвечаю всем одинаково: используйте, сколько хотите, никаких договоров я заключать не стану.
Меня не привлекат игры, поскольку они, в отличие от книг, фильмов и спектаклей, не нацелены на активное геймерское сопереживание, катарсис. В игре можно тысячами убивать монстров и отправлять своих «юнитов» на верную гибель, но никаких чувств и эмоций это не вызывает. Так что, несмотря на растущее техническое совершенство, компьютерные игры никак нельзя отнести к искусству, поскольку их персонажам нельзя сопереживать и сочувствовать.
Фото: из архива Ника ПЕРУМОВА
