— У меня есть дача — дом из бруса, который я купил в 1996 году, сразу, как только он был построен в полном соответствии со старыми традициями возведения таких домов. Обыкновенный домик без всяких излишеств. В детстве меня отвозили к бабушке в деревню, с тех пор я очень люблю деревенскую жизнь, там есть состояние, которое не поймаешь в городе: отрешенность, умиротворение, сосредоточение. Я понимаю Христа, уходившего от людей в пустыню. За городом ты соединяешься с природой, с миром, с космосом. Я был следопытом по натуре и знал все изгибы нашей речки, все ямы в ней, я любил ловить рыбу, вместе с местным пастухом пас коров, ходил за грибами и травами, отличал иван-чай, зверобой и так далее. Я знал каждую травинку. С детства я был погружен в природу, и жизнь за городом сегодня для меня это возвращение в детство, приобщение к святой русской деревне.
— Если вспомнить произведения И. А. Бунина, русская деревня не всегда давала святое и благостное ощущение.
— Смотря на что обращать внимание… Каждый человек в разное время обращает внимание на совершенно разные черты — в зависимости от своих задач. Бунин в повестях «Деревня» и «Суходол» писал о несимпатичных свойствах людей меняющейся русской деревни, но у него полно и вдохновенных поэтических описаний русской природы. Для меня в жизни важно состояние душевного мира и покоя, когда ты можешь, ничего не придумывая, ощутить масштаб вселенной, успокоиться, отдохнуть, выйти в одиночество. Его я нахожу в деревне. А еще я люблю что-нибудь сделать своими руками, например построить мосток через канаву, наколоть дров...
— Сколько времени в году вы проводите за городом?
— Обычно мало. Несколько выездов на дачу летом — вот и все. Очень жаль, потому что я по натуре отшельник. А приходится всю жизнь быть на сцене, с людьми.
— Бывает ли у вас эмоциональная усталость от музыки, от выступлений?
— Такая усталость может возникнуть, когда ты чувствуешь бесполезность своих усилий. Но если есть отдача зала, добрые слова публики, такого не будет. Ты не можешь выйти на сцену не в настроении, все проблемы ты должен оставить за пределами сцены — на тебя смотрят люди. Когда человек печален и грустен, он огорчает и соседей. А если ты весел и счастлив, то рядом с тобою люди становятся счастливыми. Зная это, ты не имеешь права показывать какое-то свое неудовольствие, неудовлетворение. Но никакого специального усилия над собой я не делаю, мне ничто не мешает выйти на сцену счастливым. Особенно когда понимаю, что у меня на даче скоро появятся рахманиновские яблочки. Вы знаете эту историю?
— Прошу вас, расскажите.
— Я узнал, что недалеко от деревни под Старой Руссой, где я в детстве ходил по грибы, родина Сергея Васильевича Рахманинова. Я понял, наконец, почему музыка Рахманинова всегда ложится мне на душу, почему я ее так тонко и глубоко чувствую. С новгородским рахманиноведом Валерием Васильевичем Демидовым мы отправились в бывшее имение Рахманиновых Онег. Имение заброшено, давно заросло деревьями, но мы там видели очень старые яблони, которые еще плодоносят. Я сорвал яблоки, сохранил семечки, из них выросли яблоньки у моего друга садовода, который за ними особым образом ухаживал. А я посадил их у себя… И вот теперь жду урожая настоящих рахманиновских яблочек. Так моя дача станет еще роднее, еще ближе, еще музыкальнее.
— Что, помимо рахманиновских яблочек, делает вас счастливым?
— Реакция публики на то, что я делаю. Помню, в первой половине девяностых на концертах в регионах нам иногда несли на сцену не цветы, а какие-то конфеты, шоколадки, глазированные сырки… Мы недоумевали, а люди просили: «Возьмите, это от души, мы ждали вашего концерта целый год, и этот год продержались только благодаря вам, вы несете радость и доброту, ваша музыка помогает жить». Мы объехали всю Америку, дали тридцать концертов, и многие эмигранты подходили к нам и говорили, что если бы так, как мы играем, советские и российские политики относились к своей стране, они бы никогда не уехали. Мы своим концертом рассказывали о великой русской культуре, небесной России, если угодно.
— Многие артисты говорят, что в девяностые сталкивались с откровенным криминалом…
— Мы ничем таким похвастаться не можем. Музыканты, что с нас взять? У нас была довольно смешная ситуация в девяностых, когда нас страшно полюбил один богатый человек широкой души, который потом уехал в Индию и умер там от тоски по дому. Он долго платил нам зарплату — просто так, за то что мы есть. Считаные разы мы играли у него на корпоративах, но это было необременительно и не тягостно. В свое время он издал всего Стивена Кинга, пиратским, разумеется, способом, как тогда издавалось все. И авторский гонорар Стивена Кинга ежемесячно получали музыканты «Терем-квартета». Это шутка.
— У вас никогда не возникала мысль об эмиграции?
— Никогда. Хотя предлагали не раз. Я помню, в августе 1991 года, во время путча, мы сидели в Лондоне, записывались на студии Питера Гэбриэла, и к нам подходили журналисты разных телекомпаний за комментариями: мол, что же теперь будет? Нам тогда предложили остаться в Англии, обещали оформить гражданство в кратчайшие сроки, но мы предпочли вернуться и ни разу об этом не пожалели.
