— Марат, вы профессиональный архитектор. Но тем не менее архитектурой не занимаетесь, по крайней мере в России. Почему?
— Архитектура — это сложная наука, требующая профессиональной подготовки, причем не только архитектора, но и заказчика. В России работа архитектора немножко напоминает партизанскую войну. Довольно часто культурный и моральный уровень заказчика не так высок, как уровень его благосостояния. А архитектору приходится проводить с клиентом много времени. И я не уверен, что хочу общаться с такими людьми подолгу. За рубежом продолжаю работать как архитектор. Проектирую клубы, театры, рестораны, гостиницы… В России же я занимаюсь куда более интересными вещами, чем архитектура. Я не дизайнер, я декоратор. И я счастлив.
— Почему вы стали заниматься именно этим?
— Современной архитектуры не существует — это мое глубокое убеждение. Она ушла, умерла… На мой взгляд, до сегодняшнего дня архитектура уже сказала все, что могла. Поэтому я выбрал отделочные материалы. Мне доставляет удовольствие то, что я делаю. Этим можно заниматься дома, в гараже или перед телекамерой. На Западе люди умеют работать руками. И русская аристократия всегда стремилась к этому. Я не причисляю себя к аристократам, но я могу забивать гвозди, шить, варить. Это не означает, что я это делаю, но умею.
— Что именно входит в сферу вашей деятельности?
— Я занимаюсь не только отделкой, но и колористикой, тестированием материалов, сертификацией… Правда, последним — среди своих знакомых.
— Вас называют специалистом по поверхностям. С какими поверхностями работаете?
— Я работаю с последним слоем — с тем, что предстает взору. Именно он вызывает ассоциативный ряд, от него зависит, как вы чувствуете себя в помещении.
— А есть какие-то любимые материалы, цвета?
— Нет. Как и у любого музыканта, у ремесленника не может быть любимых мелодий. Скрипач не говорит, что ему нравится Шопен или Чайковский. Он просто играет… Плохо или хорошо.
— Я знаю, что вы востребованы на Западе. Никогда не думали остаться там?
— Я жил в Америке, но вернулся. Жена отказалась там жить, и мы уехали. Произошла странная миграция. Я приехал в Россию уже во взрослом возрасте.
— Как давно?
— Около шести лет назад. Здесь я востребован больше. Кроме того, здесь интересно.
В Москве 32 интерьерных глянцевых журнала. В Америке, кажется, пять или шесть. Россия строится. Правда, в нашей индустрии есть проблема. ВГИК выпускает наряду с актерами и режиссерами кинокритиков, Литературный институт — литературных критиков. А архитектурных критиков у нас нет. Нужны специалисты, которые профессионально объяснили бы, почему в Москве надо использовать гранит и дуб, а не привезенный из Италии мрамор, не подходящий для нашего климата. Почему стеклопакеты не годятся для России. Почему обои для нас не очень хороши и какая краска лучше.
— И где вам комфортнее живется и работается: в России или на Западе? И почему?
— Абсолютно все равно. Хорошо там, где я есть. Это серьезно. Это моя позиция, мое отношение к жизни. Это действительно так.
— Как давно вы открыли в себе стремление к красоте?
— Я не стремлюсь к красоте, я просто делаю то, что хотят люди… А красиво-некрасиво — это очень субъективно.
— В чем же для вас красота?
— Это очень сложный вопрос. Для меня красота в вещах идеально сделанных. Например, в деревянных часах. В старой машине, в механизме. В изяществе инженерии, сочетающемся с эмоциональностью использования. Для меня это красиво. А сколько золота при этом понадобилось — это не важно. Для меня может быть красивым маленькое здание 20 кв. м, идеально вписанное в ландшафт и удобное для пользования. Я, например, в Берлине видел очень красивую галерею, сделанную исключительно из металла и стекла...
— А творчество?
— Творчество — это то, чем занимаются балалаечники. Я не занимаюсь творчеством, я работаю. И это тяжелая работа.
— Тем не менее вы предлагаете такие решения, которые никто больше не предложит…
— Да, потому что я индивидуален. Я считаю, что весь мир должен быть индивидуален.
— Как приходят идеи?
— Не знаю. Люди, которые приходят ко мне в мастерскую, смотрят на люстры и не понимают, что это, откуда… Недавно мне позвонил очень хороший и уважаемый мною архитектор и спросил, где я купил эти фонари. Его клиентка хотела точно такие же. Оказывается, так никто и не догадался, что это простые уличные фонари… Мы просто очень невнимательны, живем, не поднимая глаз на небо, не смотря под ноги.
— То есть, для того чтобы делать уникальные вещи, достаточно быть наблюдательным?
— Конечно. Я ничего не придумываю. Я ремесленник, а не художник. Маляр…
— Но тогда высокопрофессиональный… Как собственный дом украшаете?
— Никак. Я живу в старой усадьбе XIX века. И это как раз ситуация сапожник без сапог (улыбается)… Как повар может для себя готовить? Что я могу себе сделать? Я считаю, что если архитектор или интерьер-дизайнер сам себе делает квартиру или дом, то это первый признак непрофессионализма. Когда же он работает с клиентами? У меня, например, просто не остается времени.
— А что вам нужно для комфорта?
— Книги, мастерская, тишина… Банальные вещи.
— И все же, наверное, что-нибудь уникальное в вашем доме все-таки есть?
— Мои коллекции. У меня очень большая коллекция восточной живописи, одна из лучших частных коллекций. Причем восточная — не имеется в виду мусульманская. В основном это грузинская, армянская живопись, есть, конечно, и исламская, но это старые миниатюры. Современную я не люблю. Еще я собираю вручную сделанные книги, так называемые песенники. У меня большая коллекция старых инструментов, старых рам. В России, пожалуй, все. А в Америке — очень известная коллекция чайников и старинных игрушек.
— Где вы все это храните?
— Я это не храню, я этим пользуюсь.
— Есть ли в вашей жизни какой-то проект (может, не один), который вы бы хотели реализовать в России, но пока еще не реализовали?
— Больница, тюрьма, официальный публичный дом. Я делаю очень много нелегальных публичных домов по всему миру, а официальный пока не удалось, но очень хочется. Но больше, пожалуй, хотелось бы больницу. Что-нибудь общественнонужное, общественно-полезное…
— И чем бы ваша больница отличалась от других? Ведь она не может быть такой, как все…
— Там было бы хорошо. Туда бы хотелось возвратиться… (Улыбается.) Кстати, да…
А может быть, действительно, не стоит делать больницу? Может быть, тогда дом для престарелых? Да, это серьезный вопрос… Я еще подумаю…
А вообще, есть такое понятие «комфорт». Все мы не можем жить по законам природы. Мы живем ей вопреки. И отличаемся от других созданий тем, что физически не приспособлены к жизни, поэтому стараемся создать для себя идеальный комфорт. И моя задача как декоратора — сделать его другим, подходящим для определенного случая. Для каждого он свой. На мой взгляд, идеальный — это тогда, когда спокойно. Что такое идеальные отношения? Это когда спокойно, когда ничто и никто не раздражает. Так же и в интерьере.
— Если не ошибаюсь, в своих проектах вы предпочитаете прятать чудеса техники, в частности телевизор...
— Да, это верно. В моих интерьерах вы практически не увидите телевизоров, розеток, выключателей и т. п.
— Они неэстетичны?
— Нет. Я делаю это по субъективным причинам. Новые вещи очень быстро стареют. Потом время старения существенно замедляется. Как написал гениальный Цхарти-швили, «человек начинает свой путь к смерти, как только он родился»… Он начинает стареть.
Техника является самой знаменитой в прогрессе вещью. И, как правило, она сразу устаревает, как только появляется на прилавках, а уж тем более когда попадает к нам домой. Компьютерщики говорят, что она устаревает морально, а я бы добавил, что она устаревает и эстетически тоже, даже в хайтековском интерьере. Но мы же не можем отказаться от ее использования или, например, внести старый телевизор… Хотя вы не представляете, насколько хорошо он будет смотреться даже в самом современном интерьере, правда показывать будет плохо…
А его основное предназначение именно хорошо показывать.
Именно поэтому я предпочитаю технику прятать. Таким образом, вы сможете легко поменять ее на более совершенную, и это никак не отразится на интерьере. Вы же интерьер делаете не на день, и даже не на год, а на всю жизнь. Хороший интерьер вечный. Он не меняется.
— Чем вызван ваш интерес к работе на телевидении?
— Возможностью делать то, что я не делаю в обычной жизни.
— Дополнительная возможность реализовать себя?
— Да я уже давно себя реализовал. Мне скучно… Я принадлежу к тем мальчикам, которые не пьют пиво, не болеют за футбольную команду, не охотятся, не рыбачат, не просиживают над марками. Поэтому телевидение для меня — скорее хобби, хотя, конечно, это не совсем верно, потому что хобби — это дилетантство. А я подхожу к тому, что делаю на телевидении, так же профессионально, как к работе.
— Если вы открыто делитесь своими секретами, значит, чувство профессиональной ревности вам незнакомо?
— Абсолютно. Мне всегда хотелось, чтобы ученики превосходили учителя. Но, к сожалению, этого не происходит. Потому что главное в любой вещи — это индивидуальность, а не точность выполнения, не копирование.
