Авторская архитектура дворцов или хижин, элитная по сути, а не по материальному и социальному статусу клиента, сегодня со всех сторон обложена профанными идеями рынка. Массовый спрос на архитектуру вполне утоляется каталогами готовых проектов, бестселлеры из которых реализуются до десяти раз. При этом ценятся не образ и новизна, а потребительские качества проекта. С другой стороны подступает смежный рынок - строительство коттеджных поселков, именуемых элитными. Это означает высокую цену, удачный генплан, некий природный ландшафт и близость к городу - то есть что угодно, кроме неповторимой архитектуры домов. В поселках, «выдержанных в едином стиле», она заведомо тиражна. Но элитарность объекта предполагает и уникальность. Строго говоря, «элитными» именно с этой точки зрения можно назвать лишь несколько поселков - в Репине, в Ленинском и в Дюнах, где индивидуальное строительство регулируется особыми регламентами, да и то если они не нарушаются.
В высоком стиле
В портфолио звезд мировой архитектуры частные дома занимают почетное место, а с присуждением Притцкеровской премии Гленну Меркатту за Magney House недвусмысленно причислены к «высоким жанрам». Архитектура загородных домов всегда была полигоном стилевых экспериментов, источником универсальных идей. В современном Петербурге и архитекторы, и клиенты оказались не готовы к внезапно открывшимся возможностям, а те немногие, кто мог совместными усилиями создавать новое, не сразу встретили друг друга на молодом рынке. Исконные понятия очага и крова сохранились только среди работающих на земле, а горожанами были напрочь забыты. В итоге произошло именно то, чего боялись архитекторы, обученные творить только конвейерные «машины для жилья», - в пригородах северной столицы взошли анонимные произведения в духе «все, что я слышал о роскоши». За частной архитектурой еще больше закрепилась роль падчерицы.
Первым удачным плодом союза заказчика и исполнителей стал знаменитый дом Сергея Гутцайта, на заре перестройки возведенный под Павловском группой выпускников ЛИСИ. Один из его авторов - Иван Князев продолжает практику на этой ниве, исповедуя регионализм по преимуществу в трактовке ар-нуво. Но утоление спроса на загородную архитектуру пошло вперед каталогами, через редакции которых можно было купить добротные и экономичные готовые проекты потребительского качества. Позже пионеры каталожного проектирования Сергей Орешкин и Игорь Фирсов пришли и к авторской архитектуре, но изначальный коммерческий импульс повел их бюро к более доходным сферам. Виллы и особняки остались занятием для души. Когорта авторов загородных домов постоянно пополняется за счет интерьерных дизайнеров и склонных к самостоятельному творчеству сотрудников крупных мастерских. Тем не менее эту область проектирования уже не назовешь, как раньше, площадкой архитекторского молодняка. Мастера созрели, но круг их узок - не более двух десятков ателье. Изредка к этому жанру обращаются и мэтры петербургской архитектуры, но они творят только для себя и близких друзей.
Дом как гриб?
Некоторые архитекторы убеждены, что настоящие дома не сооружаются, а произрастают: выпирают из земли, повинуясь обычным факторам формообразования, среди которых рельеф, солнце, воздух и вода плюс ферменты культурной традиции. Занесенные волюнтаристским ветром с австралийских пляжей и неукоренившиеся хайтечные жилища или «замки Луары» резонно кажутся им бутафорскими.
По выражению Петра Отлана, «дом врастает в природу, растворяется в ней, одновременно - преобразует ее». На Карельском перешейке превалирует тема «финских хладных скал» и «мшистых берегов» в современных транскрипциях северного модерна. Конечно, если не считать уже неоднократно упомянутого «Версаля», который с северного берега залива неожиданно аукается со стилем резиденций южного берега.
Одним из первых занялся эволюцией петербургского ар-нуво Михаил Мамошин, чей проект дома в Репине удостоен премии Всероссийского фестиваля «Зодчество». Его архитектуру автор определяет как «диалог интровертных и экстравертных начал во всех качествах взаимоотношений формы с пространством, пейзажем. Функционально дом - это театр природы, где перемещение солнца творит режиссуру дня». Пропорции отмеченного репинского особняка подобны дачам начала ХХ века, с высоким каменным цоколем и бревенчатыми «теремами».
В последние годы наметилась тенденция к изменению этих пропорций - понижению домов вплоть до визуального слияния с рельефом. Отделанный камнем нижний этаж низводится до стилобата, а бревенчатый верх прячется под нависающей кровлей. Ради полного растворения в пейзаже плавно изогнутые кровли кроют гонтом или даже дерном. Под влиянием этих природно-культурологических законов выросли дома Петра Отлана в Солнечном и Ивана Князева в Репине - очень разные по итоговому образу, оба генетически родственны модерну и выведены в горизонталь теми же силами трансформации.
Любопытно, что регионализм иной генетики вовсе не испытывает такой силы земного притяжения. Бревенчатый дом Отлана в Юкках «высоко сидит, далеко глядит» на холмистые поля, окруженный нескрываемыми надворными постройками. Иван Князев, обращаясь к классике и выросшей из нее ветви модерна - сецессиону, свято блюдет заданные пропорции. Например, в Павловске взошло его творение, навеянное венской школой Отто Вагнера. На авансцене классика в виде большой полукруглой колоннады, родной дворцам и парковым павильонам соседней царской резиденции, а «из глубины» проступает модерн. Стилобат грубого камня напоминает «павловский Парнас» и руины камероновского храма Аполлона.
Модный эффект отсутствия
Кроме всего прочего, признаком современности архитектуры принято считать прозрачность и эффект отсутствия. Поскольку для совсем прозрачных домов у нас не тот климат, «отсутствовать» приходится иными способами - вплоть до землянок с одной стеклянной стеной. Пока под лужайку или в холм прячут функциональные сооружения, не требующие солнечного света, - бани, гаражи, кладовые и винные погреба. Прием не нов, но принимается заказчиками не всегда: мастерская «Витрувий и сыновья» безуспешно предлагала его для спортивного зала резиденции в Стрельне и вместо дворовых построек усадьбы в Ораниенбауме. Но роскошь открытых пространств еще мало ценится.
Иное дело - собственный дом автора, где хозяин - барин. Игорь Фирсов взрастил себе на берегу залива удивительно органичное жилище из мореных валунов, бревен и дерна. Не всякий догадается, что поросшая травой кривая кровля - продуманный гиперболический параболоид, но ясно, что время от времени такую крышу надо косить.
Совсем иная метафизика у бионического дома Бориса Левинзона, выросшего в Сестрорецке по неким законам природы, внушенным автору прямо из космоса. Диковинный шампиньон, неведомо как сооруженный по его проекту, имеет черты животного и растительного мира, а прихотливыми формами напоминает пластицизм Антонио Гауди, безумного каталонского гения. Забавно, что Левинзон, во время строительства сестрорецкого дома не слишком знакомый с гаудианством, обрадовался, узнав, что божественный мир открывается не ему одному. Творя по интуиции, а не по инструкции, он не стремится копировать формы природы, а если это случается, то только доказывает, что он - ее часть.
Как ни странно, «саморастущие» дома иногда выбирают архитекторов, которые называют себя минималистами и исходят из того, что дом в основе был и остается как на детском рисунке: четыре стены да двускатная кровля. Например, авторская кротость Константина Ермакова позволяет его домам усложняться по мере функциональной необходимости и приобретать спокойные традиционные формы.
Земля и воля
Большинство заказчиков не считают, что их дом непременно должен быть новым словом в архитектуре, но и дорогой common place городить не хотят. Специалисту поручается выбор стиля из тех, что уже накоплены историей культуры, и его адаптация по месту, времени и потребностям семьи. Утилитарно мыслящие архитекторы, к которым себя причисляет Сергей Орешкин, в состоянии грамотно изъясняться на разных стилевых языках, без претензий на их обновление. Создав свою фирму «А-Лен», Орешкин поставил проектирование загородных домов на коммерческую основу, а способность удовлетворить вкусы любого заказчика принесла ему успех.
«Клиент никогда не заказывает стиль, а только тяготеет к каким-то образам, - со знанием дела поясняет архитектор. - Ломать его под свои идеи - колоссальная и ненужная работа».
Большая вилла в духе раннего Райта, построенная у гольф-клуба в Дюнах, - это виртуозное исполнение нужного образа, несмотря ни на что. Например, на регламент, предписывающий строить скромные деревянные дома, а не громадные каменные. Автор в полной мере использовал перепад рельефа, применил нарочитую горизонталь и большой вынос кровель. В итоге со стороны гряды получился корректных форм дом с мансардой, а к партеру обращены террасы с несколькими театральными планами и внушительные объемы трех-четырех уровней.
Главную задачу Орешкин видит в распространении функции дома на землю, чтобы резко увеличить ареал проживания, а лучшими своими постройками считает те, которые «щупальцами проникают в участок, в ландшафт». Как и другие энергичные архитекторы, прошедшие практику ретростилей, теперь он мечтает строить в стекле. Ради больших прозрачных плоскостей, желательно вообще без стоек, он готов преодолеть все трудности теплосбережения и близкого соседства.
Игорь Фирсов, которому тоже наскучило повторение пройденного, уже построил в Ленинском целую усадьбу, максимально приближенную к стилю хай-тек. Главный дом предстает наблюдателю комбинацией двух полуцилиндров - металлического и стеклянного, скрепленных гранитной печной трубой, а стеклянными стенами он обращен к безлюдной холмистой долине. Используя склон, простую геометрию и «бесплотные» материалы, автор выстроил уже несколько зданий, а участок по-прежнему выглядит пустым.
Волевое стремление Фирсова к актуальной архитектуре обещает нам первый опыт в стиле деконструктивизма. Обращенные к морю стеклянные фасады, поднятые объемы, нависающая консольная терраса в этом проекте - знакомые черты материнского модернизма, а внятные признаки нового стиля даны в девиациях: смещении и нагромождении четырех объемов, наклонных плоскостях, «падающей» стене.
Реализация этого проекта - дело ближайшего будущего, а пока пальму первенства по части экстравагантности, бесспорно, удерживает «Дом-башня» на Финском заливе, в Верхней Бронке. Проект мастерской «Витрувий и сыновья» претерпел изрядные изменения, но замысел в самых существенных чертах сохранился.
Срезанный цилиндр из стекла и алюминия далеко виден с акватории и с суши, поскольку стоит высоко над уровнем моря. Место историческое: в самом конце Царской дороги, неподалеку от площадки, с которой император Александр II в свое время наблюдал морские маневры. Участок расположен на склоне высокого гребня, поэтому с башни просматривается морская панорама с Кронштадтом и фортами. Заказчик, университетский профессор, обозначил ряд образов и символов, которые положены авторами в основу проекта: башня, конец дороги, бельведер, аудиториум.
По смыслу - путник, проехав по краю ингерманландских земель, где свершались важнейшие события громадной империи, не упирается в тупик, а получает обзор прекрасных перспектив и аудиторию для осмысления уроков истории. Он попадает в дом по пирсу, который суть плоская кровля жилой части. В конце пирса-эстакады расположен маяк - доминанта композиции дома и всех окрестностей. Башня - это общественная зона с круглым залом и вертикальная коммуникация к смотровой площадке на высоте без малого 10 метров. У основания башни - открытая терраса «Аудиториум» с перголой и кафедрой посередине. По ходу строительства между стеклянной и металлической частями башни образовалась обходная площадка с ограждением и изменился угол среза цилиндра, что сказалось на стройности сооружения. На участке, который первоначально задумывался пустынным, появились дворовые постройки. Тем не менее хорошо, что заказчику достало смелости и средств соорудить этот незаурядный дом.
Когда клиент не задается целью явить миру свою респектабельность, а доверяется тороватой на выдумку природе и творческой воле азартных архитекторов, вместо скучных псевдоисторических дворцов создаются интересные и значимые для культуры произведения. Магистрального направления моды в строительстве загородных особняков нет и быть не может. Два основных - традиционализм и модернизм - имеют своих приверженцев и неисчерпаемые возможности для развития.
Чего в Петербурге нет, так это автора самоценного узнаваемого стиля, например такого, как Марио Ботта в Швейцарии, к которому заказчик обращался бы с заведомым пиететом. И видимо, еще долго не будет, поскольку авторская архитектура - это малая доля вала загородного домостроения разной степени взыскательности.
По всей видимости, с приходом ипотеки быстро собираемые тиражные дома станут еще популярнее, рынок предложит каждому социальному слою свое жилище комильфо, а полет творческой мысли в архитектуре частного дома станет уделом узкого круга состоятельных эстетов.
