История вокруг нашего села. Практические рекомендации для неленивых и любопытных

Обслуживать интерес к тому, что окружает человека на земле, призвана краеведческая литература. Однако сведения о территории современной Ленинградской области в ней скудны и отрывочны. Если у дачника есть время, он готов рыться в библиотеках, выискивая фрагменты местной истории. Увы, как правило, не слишком продуктивно. В маленьких деревенских библиотеках обычно есть так называемый «краеведческий уголок», но, честно говоря, посылать туда искушенного городского жителя просто опасно: пара книг о войне, несколько статеек из местных газет да машинописные воспоминания колхозников о суровых днях вечной битвы за урожай. В прежние годы выходили книги по истории усадеб на территории Ленобласти. Их авторы успели изучить только три района — Ломоносовский, Лужский и Кингисеппский, — а на остальные не нашлось денег. К тому же тираж издания был настолько мал, что оно стало библиографической редкостью. Труды самодеятельных краеведов еще менее доступны, нежели официальные издания, кроме того, они изобилуют сведениями, имеющими отношение скорее к романам в жанре фэнтези, нежели к реальной истории.

Путешествия регионавтов

Поскольку к краеведению накопилось слишком много претензий, но ни одна из прикладных наук не занималась комплексным исследованием локальных территорий, нам пришлось ввести термин «регионавтика». Мы отдаем себе отчет, что многие изначально серьезные понятия со временем обрастают невероятным количеством штампов, ассоциаций, оттенков значений, и порой проще отказаться от использования принятого слова, нежели каждый раз «отмывать» его, доказывая, что имелось в виду «не совсем это». Это особенно актуально, когда речь идет не о научных терминах, а о таких расплывчатых понятиях, как «краеведение». Какие ассоциации вызывает это слово? Пионеры, марширующие по местам боевой славы, а потом, когда учителя отвернутся, курят, выпивают и крушат все подряд… Выжившие из ума «старожилы», утверждающие, что в их поселке родился, жил либо останавливался Пушкин, Набоков, Петр Первый или Рюрик, что на месте сельской церкви стояла прежде другая, а до того здесь было капище, а до него — стоянка неандертальцев… Если выкинуть из краеведения всю мифологию, порожденную скучными буднями аборигенов, останется ли само занятие? Оно, очевидно, станет немного другим.

Когда были последние более или менее подробные аэрофотосъемки наших пригородов? В 70-е годы прошлого века. Опись усадеб и парков делалась в доперестроечное время. Проводилось обследование объектов культурного наследия инспекцией, а затем департаментом по охране памятников Лен­области. Но объекты в глубинке инспектора не посещали по 10–15 лет, а те, что поближе, удостаиваются внимания раз в два года. Историческим объектам приходится выдерживать натиск бурной хозяйственной деятельности на местах, о которой в центре ничего не известно (строительство, лесозаготовки, складирование минеральных удобрений и т. д.). При этом ежегодно пожары в Ленобласти уничтожают пару усадеб.

Но мы готовы утверждать, что краеведение — занятие не для узких (пусть высококвалифицированных) специалистов, и дилетанты (в исходном смысле слова, т. е. люди с широким кругозором) могут с успехом посвятить себя ему. Маловероятно, что краеведческая информация может быть добросовестно собрана на заказ или в приказном порядке: любой отчет очень просто имитировать, а проверить его никто не сможет, да и не подумает. А значит, настоящий исследователь по определению является дилетантом.

Фактически краеведения — ни в статусе «малой науки», ни в статусе общественного движения — нет и сейчас, есть только само слово. Но в позитивном контексте чаще всего оно связывается с туризмом и педагогикой, а не с географическими науками. В истории проигрывают один раз, а брать имя побежденного для нового дела — нехорошая примета. Поэтому и предпочитаем называть себя регионавтами, а не краеведами. Регионавтику можно считать географической «малой наукой» и одновременно непосредственно процессом исследования, погружения в изучаемую среду (отсюда и «-навтика»).

Да, без краеведения не было бы регионавтики. Но регионавтика уже никогда не вернется на позиции краеведения — ни послевоенного советского пошиба (и это понятно), ни того старого, расстрелянного и затоптанного (слишком много времени прошло, изменился мир, изменились люди).

Как искать интересное. Краткое руководство

Итак, вы купили дом в деревне или собираетесь это сделать. Вооружитесь картой Санкт-Петербургской губернии примерно середины XIX века. Здесь нужно помнить, что границы современной Ленинградской области не совпадают с губернскими, и ваше поместье может оказаться на территории бывшей Олонецкой, Псковской или Новгородской губернии (их карты тоже можно раздобыть). Найдите свое поселение на карте. Если не нашли, значит, оно появилось позже, и надо ориентироваться на соседние.

Следует помнить, что в те времена поселения группировались вокруг погоста — крупного села, в котором была церковь. В небольших деревнях и тем более поместьях тоже иногда стояли церкви. Судя по карте, вы можете сделать вывод, насколько древнее ваше поселение и насколько обжитыми были окрестности.

Предположим, вы нашли свою деревню, и она отмечена как мыза. Это значит, что здесь была помещичья усадьба, или мыза. Усадьба практически всегда состояла из барского дома, хозяйственных построек и парка, в котором могли быть какие-нибудь павильоны. Редкая мыза обходилась без водоема. Естественные водоемы нередко облагораживали (подпруживали, оформляли берега), если их не было, копали пруд, а то и целую систему прудов, иногда имевшую весьма причудливые очертания. И почти все эти признаки усадьбы реально найти, даже если местность была перепахана войной и колхозным строем. Только асфальтовый завод или воинская часть способны полностью уничтожить следы былой цивилизации.

Барские дома даже в западной части Лен­области, где хватало строительного камня, за редким исключением строили все-таки из дерева, потому что считалось, что в деревянном доме теплее и уютнее. Именно поэтому в большей части поместий утрачены именно барские дома — они просто сгорали, а на их месте оставался лишь фундамент из валунов. Конечно, бывали и каменные усадебные дома, почти дворцы, некоторые из них дошли до нас, правда, не всегда в хорошем состоянии, но все-таки видно, что это не коровник и не водонапорная башня.

В лучшем положении, как ни странно, оказались хозяйственные постройки. Они, как правило, были сложены из известняка или валунов с известняковыми и кирпичными вставками; редко встречались кирпичные. Валунные хозяйственные дворы были распространены, потому что, во-первых, в округе не было хорошего строительного известняка, а во-вторых, хозяева усадеб, потомки остзейских немцев, например знаменитые роды Врангелей, Корфов или Веймарнов, прививали в России облик немецких фольварков. Многие хозяйственные дворы «дотянули» до нынешних времен, некоторые из них содержатся вполне прилично и даже все еще используются по назначению.

Водоемы на территории мызы обычно тоже сохраняются веками, другое дело — в каком виде. Пруды могут быть замусоренными, практически заросшими, но не исчезают с лица земли. Кстати, прекрасно просматриваются водоемы, даже бывшие, на аэрофотоснимках. Отснята большая часть Ленобласти, и теперь найти такую карту в Интернете не составляет труда. На маленьких речках обычно ставили плотины, чтобы получилась запруда. Часто у запруды стояла мельница, которая, как правило, и спустя века не бывает снесенной до основания. В советское время некоторые мельницы переделали в сельские ГЭС, о чем говорит наличие гидроагрегатов или их фрагментов, бетонирование плотины (хотя встречались даже земляные плотины, как в Неппово или в Бугодощи) и остатки электрооборудования.

И наконец, такой важный фрагмент усадьбы, как парк. Культурная растительность порой выдает место поселения, даже если не сохранились ни фундаменты, ни водоемы. Есть много растений, которые появились в нашей местности не естественным путем. Их посадили, а потом уже они одичали. Например, дикая лиственница сама по себе у нас не растет. И если вы увидели в дебрях хотя бы одну лиственницу (обычно она преклонного возраста) — ищите и другие признаки поселения. Группами не растут ни липы, ни дубы, хотя они дают корневую поросль. Вяз считается характерным для дикой природы деревом только на юге области, где уже существенно сказывается влияние широколиственных лесов. То же можно сказать о ясене. Как следы посадок также следует рассматривать кусты сирени обыкновенной и рябинника рябинолистного, разные виды спиреи. Легко дичает и хорошо сохраняется магнолия падуболистная, а также некоторые виды крокусов. Известно одно бывшее поместье в диком лесу, где крокусы продолжают цвести до сих пор! Гречиха сахалинская, аквилегия, маргаритки и многие другие многолетние травы, очевидно, когда-то входили в состав растительности парковых ландшафтов.

Но можно и в глухом на вид лесу наткнуться на следы каких-нибудь построек. Не следует забывать, что в западных, и особенно юго-западных, районах области было много эстонских хуторов, расположенных вдалеке от деревень. Кроме того, существовали так называемые «полумызки» — фрагменты поместий, где были сосредоточены только хозяйственные постройки. Сейчас это обычно скопище останков амбаров и фольварков.

Устойчивым признаком существовавшего некогда поселения можно назвать и кладбище. Сейчас в области множество совершенно заброшенных уголков, которые были сожжены в ходе военных действий или зачисток территорий и не восстанавливались. К этим деревням обычно относятся и заброшенные кладбища, нередко обнаруживаемые начинающими регионавтами в лесах. К сожалению, беспринципные кладоискатели уже основательно покопались в могилах, хотя богатой добычи там не может быть: все «многообещающие» могилы были выпотрошены сразу после революции, а бедные крестьянские захоронения не дадут ничего, кроме дешевого колечка с пальца, нательного крестика и «черной метки» на совести копателя.

Помимо усадеб, внимание интересующегося местностью дачника могут привлечь и исторические деревни, сохранившиеся с дореволюционных времен (многие из них даже имеют рядовую застройку начала XX века), часовни и церкви, а также урочища и природные объекты. Урочища — это чаще всего места расположения бывших деревень, уничтоженных во время войн. Есть и уникальные природные объекты: каньоны рек, выходы геологических пород, карстовые районы, родниковые озера… Обычно такие уголки отыскиваются во время прогулок по окрестностям либо после бесед с местными жителями или внимательного рассматривания хорошей топокарты (или аэрофотоснимка). Нужно учиться читать между строк и карты.

История, которая стремительно уходит

Деревня Редкино Волосовского района. Бывшая мыза Редкина на реке Вруде, немного выше ее впадения в Лугу, сменила несколько владельцев, нынешний вид приобрела в начале XX века. Сохранились усадебный дом, хозяйственные постройки (включая фабричные) и церковь 1788 года постройки. Все было в полуразрушенном состоянии уже на момент нашего первого визита в 2002 году. Дальнейший мониторинг подтвердил неуклонное разрушение комплекса. Барский дом, из которого выехала школа, был вскоре после этого разграблен и частично сожжен, остальные постройки заброшены, не используются и растаскиваются местными жителями на кирпичи. Комплекс состоит на учете в департаменте охраны памятников администрации Ленобласти.

Деревня Андрианово Тосненского района. Бывшая усадьба «Марьино» на реке Тосне внешним обликом обязана самым знаменитым своим владельцам — Строгановым. На начало нашего мониторинга (2000 год) дворец и остатки парка выглядели неплохо, поскольку имели номинального хозяина (пороховой завод «Сокол» в Никольском). Что касается церкви, то она представляет собой руину. Бесхозна и гид­росистема в парке — она замусоривается и зарастает. Усадебный комплекс — памятник федерального значения, но этот статус на его благосостоянии совершенно не отражается.

Окрестности деревни Щелейки Подпорожского района. Скальный массив, сложенный габбро-диабазами, между деревней Щелейки и мысом Подщелье на Онежском озере наблюдается нами с 2004 года. Памятник природы федерального значения, он состоит на охране о чем свидетельствуют аншлаги на подступах к нему. Но на самом деле скалы находятся в непосредственной близости к карьеру «Щелейки», которым с 2006 года владеет немецкий хозяин. Окрестности скального массива обезображены подъездными путями от карьера, где добыча ведется взрывным способом, к пристани на мысу. По косвенным сведениям, карьер будет расширяться в сторону охраняемой зоны, поскольку туда уходят слои габбро-диабаза, и постепенно поглотит ее. Доступ к скалам затруднен владельцем карьера, и редкие туристы вынуждены буквально пробираться лесом и каменными осыпями.

Деревня Котлы Кингисеппского района. Бывшая усадьба «Котельская» долгие годы принадлежала семье Альбрехтов, при них и приобрела нынешний архитектурно-планировочный облик. Мы наблюдаем за комплексом с 1990 года и вынуждены фиксировать неотвратимое разрушение всех зданий, кроме православной церкви, которую передали приходу, правда, не отреставрировали, а лишь отремонтировали с нарушением архитектурного решения. Дворец Альбрехтов сильно пострадал во время войны, но был восстановлен и отдан под местную школу. Когда школа выехала, дворец стал стремительно разрушаться, чему способствуют местные жители, растаскивающие здание на стройматериалы. Последним владельцем дома было НПО «Сигнал», которое собиралось использовать его как базу отдыха, но не потянуло по деньгам и попросту бросило. Сейчас дворец находится в аварийном состоянии и, возможно, «доживает» последние годы. Весь комплекс состоит на учете в департаменте охраны памятников, но фактической помощи не получает.

Деревня Белогорка Гатчинского района. Бывшая усадьба «Белогорка» дочери купца А. Г. Елисеева Новинской-Фоминой. Дворец в стиле модерн на берегу реки Оредеж выстроен в самом начале XX века. Во время войны здание пострадало незначительно и было отремонтировано. Принадлежит НИИ сельского хозяйства «Белогорка» (там был лабораторный корпус). Мониторинг ведется с 1995 года. Здание достаточно крепкое, но брошенное, не законсервированное, доступное для проникновения, и в нем регулярно происходят пожары. Сгорела часть кровли, поэтому стремительно разрушаются помещения. Хотя снаружи сохранилась декоративная отделка, внутри все обезображено огнем, водой и бесхозностью. Мы неоднократно публиковали в СМИ тревожные сведения о состоянии дворца, однако о его восстановлении пока речи не идет. Между тем это памятник архитектуры, охраняемый государством.