Уголок чистой воды

К сожалению, на качестве местных дорог населенность района сказывается скорее негативно. Растущий поток машин, и особенно строительная техника, разбивают их день ото дня, а чинить — никто не чинит. Но все же в этих обжитых местах остались уголки, дающие представление о том, каким был Ораниенбаумский уезд до революции. Несколько дворянских усадеб и кое-какие природные объекты пока еще упорно сопротивляются дачной уплотниловке.

Тень мертвого императора

Если ехать из Красного Села на запад, в сторону Ропши, вскоре будет деревня Яльгелево. Ничем она с виду не примечательна: пахнет хлевом, типовые советские домики, коттеджи в поле, безлесное пространство. Но если в середине деревни свернуть в сторону Капорской горы, то есть на север, улица приведет к пятачку, заросшему деревьями. Летом здесь непроходимые джунгли, зимой — снегу по пояс, а вот весной, когда яркое солнце позволяет разглядеть, что таится под пологом деревьев, — потрясение гарантировано.

Старое ингерманландское кладбище. Множество кованых крестов самой замысловатых форм как будто растут из земли. Табличек на них нет — у финнов-лютеран начала XX века (а к этому времени относится большинство крестов) они не были приняты. Поэтому, кто лежит под этими крестами, мы уже не узнаем. Когда-то можно было посмотреть в церковной книге рядом стоявшей кирхи прихода Хиетамяки, но в 1937 году церковь закрыли и разобрали до основания (она была деревянной). Теперь на этом месте водружен памятный знак.

Вскоре за Яльгелевом будет и Ропша. Сейчас это крупный поселок, обросший со всех сторон дачными массивами, но в центре по-прежнему сохраняется уникальный дворцово-парковый ансамбль. Другое дело — в каком состоянии. После войны во дворце обитали военные — там стоял батальон химзащиты, и хотя интерьеры пострадали, все было отремонтировано, содержалось небогато, но чисто, и даже стюк — искусственный мрамор, который в свое время стоил дороже настоящего, — остался в основном цел. А вот когда дворец опустел, начались его беды. Его вроде как и реставрировать собрались, хотя он не был в аварийном состоянии. Провели обследование, составили планы, даже рассчитали, во что обойдутся работы. Но период безвластия погубил дворец: пока он переходил из рук в руки, охраны практически не было, и какие-то пьяницы спалили его за одну ночь.

Теперь дворец — это сплошная руина, и трудно даже представить себе, насколько он был хорош еще на излете советского времени. К сожалению, никто не берется за реставрацию — ведь восстанавливать нужно не одно здание, а целый комплекс, включая парк и прихотливую гидросистему. Кроме того, федеральный статус памятника только усугубляет проблемы. Помощи из Москвы практически никакой, в то же время местные власти не имеют ни денег, ни желания вкладываться в «чужой» объект. А богатых ценителей загородной жизни отпугивают не только состояние дворца и его статус — в последнее время Ропша стала весьма криминальным поселком, и заводить там такую дорогую и уязвимую собственность многие считают просто опасным.

Состояние парка тоже ужасно; им уже давно никто не занимается, максимум, что делают, — это пилят на дрова упавшие старые деревья. Дикие заросли на месте очаровательных пейзажных уголков — результат все того же безвластия. Отдыхающие жгут в парке костры, бросают мусор, ломают деревья. Запущены и пруды. Когда-то великий инженер и ландшафтный архитектор Григорий Энгельман, нанятый тогдашним владельцем Ропши Иваном Лазаревым, организовал тут водную систему, пруды которой сообщались друг с другом, наполнялись речками и источниками; везде были изящные мостики и гидротехнические сооружения. Теперь большинство сооружений мертво, мостики обрушились, берега заилились, заросли, осыпались. Да и источник Иордань неподалеку от дворца с годами становится все маловоднее. Гидрогеологи утверждают, что это вызвано усиленной эксплуатацией подземного горизонта. Ведь теперь почти в каждом доме есть артезианская скважина, и потребности населения все растут. А воды в природе не становится больше.

Несколько лучше выглядят здание бывшей бумажной фабрики и пруд рядом. Это все потому, что там много лет один хозяин — Федеральный селекционно-генети­чес­кий центр рыбоводства. Там выводят новые породы форели и разводят старые, успешные. Именно форелью всегда славились ропшинские пруды. Выращивают ее здесь издавна и весьма успешно. Многие рыбоводческие хозяйства Ленобласти получают мальков форели именно из Ропши. В сезон в центре можно купить отбракованных особей, которые не годятся на племя по разным причинам, — а так все крепкие и здоровые. Рыбоводы и здание свое поддерживают в приличном состоянии, и пруд чистят. Вообще-то за ними числятся и пруды с карпами, но в последнее время расплодилось столько ворья, которое таскает рыбу, что впору с карпами завязывать.

Чуть в стороне от дворцово-паркового комплекса на Княжьей горке стоит старая церковь. Считается, что она переделана из шведской кирхи, и это вполне возможно, если вспомнить историю этих мест, да и суровая архитектура здания больше соответствует лютеранскими традициям, нежели православным. Храм представляет собой руину, но с такими могучими стенами из известняка, что, даже несмотря на отсутствие крыши, производит впечатление.

Последний приют язычников

Если в Ропше на перекрестке двинуться в сторону Таллиннского шоссе, после первого же поворота налево попадаем в деревню Малые Горки. Улица приводит прямо к кладбищу и руинам кирхи Ропшинского прихода. Еще до войны здесь жило так много ингерманландцев, что хватало прихожан и на Хиетамяки, и на Ропшу. Еще во время войны, судя по архивным снимкам и свидетельствам местных жителей, кирха была в относительно неплохом состоянии. Сейчас ее активно разбирают на бут — очень крепкий известняк стен привлекает дачников, которые плохо понимают, что растаскивают на стройматериалы церковь. Кстати, на кладбище в Малых Горках покоится прах лютеранина Григория Энгельмана, спроектировавшего ропшинские парки. За кирхой в направлении Ропши до сих пор есть небольшой пруд, наполняемый родниками; а там, где пруд выливался в речку, стояла мельница. Теперь пруд, в котором всегда купались местные дети, к сожалению, практически приватизирован владельцами близлежащих домов и обносится забором.

Малые Горки давно соединились улицей с Большими Горками, которые, в свою очередь, срослись через садоводство с Нижней Кипенью, а та — с Верхней (ныне просто Кипенью). Таким образом, от Ропши до Таллиннского шоссе вдоль реки Стрелки тянется непрерывная вереница поселений. Но даже там сохранилось кое-что достойное внимания.

Кипень тоже практически вся в родниках. Множество ручейков пробиваются из-под камней, сливаются в ручьи посерьезнее, впадающие в речку Стрелку, которая к Ропше уже становится вполне приличным водотоком. Причем речка формируется на протяжении нескольких километров — воду она набирает стремительно. Неудивительно, что на бурных ручьях, бегущих в Стрелку, стояли мельницы. Остатки одной до сих пор видны на задах Больших Горок. Более того — среди развалин этой мельницы лежит электрогенератор довольно архаичного вида, практически целый. В стране, где к своему прошлому относятся с пиететом, такой генератор сразу отнесли бы в музей техники, а у нас он легко может стать добычей охотников за металлом. Поэтому агрегат закрыт кусками известняка, и те, кто его захочет осмотреть, сфотографировать, должны после осмотра «законсервировать» его снова — для следующей группы интересующихся старой техникой. Мельницу с «экспонатом» тоже начали разбирать на бутовые плиты — купить новый известняк с карьера дорого, а украсть старый — совесть позволяет.

От второй мельницы (она выше по течению относительно первой, возле прудов, из которых и вытекает Стрелка) остались только жернов и часть плотины. Жернов, кстати, из очень породистого материала — кварцитопесчаника. Исследователи мельничного дела на территории Ленобласти установили, что мельницы, принадлежавшие немцам или остзейцам, были всегда каменными и очень солидными, а жернова владельцы выписывали издалека, потому что у нас кварцитопесчаника нет. Даже из Франции порой привозили эти, казалось бы, простые детали. Ведь если хозяин хотел получить тонкую и чистую муку, к жерновам предъявлялись довольно строгие требования. Гранитные или известняковые жернова на мельнице означают, что она молола не муку, а что-нибудь несъедобное.

Уже в основной части Кипени, на Таллиннском шоссе, есть здание почтовой станции работы Луиджи Руска. Такие станции стояли по всему Ревельскому тракту и сохранились еще в Каськове, Чирковицах и Ополье. Они однотипные, так что, увидев одну, можно составить представление и о других. Но кипенская, к сожалению, не в лучшем состоянии, однако ее никак не соберутся отреставрировать. Хотя все эти станции числятся памятниками истории и архитектуры, денег на них государство не тратит.

Сразу за горкой в сторону Петербурга в ложбине можно увидеть маленькие пруды, один даже с островком. Весной в прудах есть вода, а в конце лета их и не видно среди зарослей крапивы. А ведь когда-то здесь били мощные родники, как бы выкипая из земли, — они и дали название селу: Кипень. Теперь подземный горизонт настолько выбран, а неграмотно проведенная мелиорация так истощила водные запасы, что никакого «кипения» не наблюдается даже в период таяния снега. Существует легенда, что именно на этих родниках доживали свой век последние языческие капища всей округи.

Эта речка питает фонтаны

Вернемся через Кипень в Ропшу, на перекресток, и повернем налево — в сторону деревни Клясино. Первым на пути будет Глядино. Здесь за деревней начинаются ручьи, которые дальше при слиянии образуют речку Шингарку, питающую петергофскую систему фонтанов, называясь уже Петергофским водоводом. Часто пишут, что Шингарка начинается в Ропше. Это совершенно не так — можно убедиться собственными глазами. Сейчас сток из Ропшинских родников идет исключительно в Стрелку, через многочисленные пруды. А в Шингарку ничего не попадает — ей пока своих источников хватает.

Один из глядинских родников начинается прямо в деревне и служит источником воды для местных жителей. За ним продолжается улица, и как только она закончится, нужно повернуть в поле налево. Дорога может быть, мягко говоря, расквашенной, так что если вы не уверены в проходимости своей машины — лучше не рисковать. Пешком там совсем недалеко. Дорожка приводит на плотину, которая подпирает озерцо странной конфигурации, похожее на бумеранг. Вода в нем абсолютно прозрачная, и кажется, что дно близко. На самом деле здесь довольно глубоко. Вода ледяная, потому что озерцо наполняется донными родниками. Если внимательно посмотреть, то вы обязательно увидите крутящиеся потоки, поднимающиеся со дна. Так у нас на глинте начинаются речки.

У Шингарки есть еще много притоков, но таким озерцом начинается только один. Здесь официальное начало Петергофского водовода. Еще в 70-е годы прошлого века было проведено обследование берегов речек, питающих Шингарку, проложена дорожка для обслуживания всей трассы, кое-где поставлены водозаборные сооружения. Но сейчас все в упадке. Только вода по-прежнему чистая, прозрачная, в ней можно встретить стайки ручьевой форели — маленькой пятнистой рыбки. Любопытны наросты туфа на булыжнике и кусках дерева, упавших в воду. Здешний туф не вулканический — осадочный, нарастает только там, где вода обогащена кальцием. А здесь кальция столько, что металлическая посудина, в которой полгода кипятят воду типа шингарской, порастает настоящими сталактитами. Но для здоровья это не вредно, наоборот, потому что слишком мягкая невская вода лишает наши зубы и кости необходимых элементов. Вода шингарского типа из окрестных водозаборов сейчас поступает в водопроводы Ораниенбаума, Кронштадта и части Петергофа, так жители очень довольны. Правда, трубы зарастают не хуже, чем от невской воды, просто по-другому.

За Глядиным в сторону Клясина есть архитектурная достопримечательность — церковь в большой деревне Дятлицы. Она, к сожалению, в руинах, но все же производит впечатление. Хороший классицизм конца XVIII века выдает работу мастера, и хотя доподлинно архитектор этого храма не установлен, скорее всего, он был столичным зодчим, а не провинциальным. Вообще для прошлых веков не было характерно выпячивание личности архитектора, отчасти потому, что здания потом многократно перестраивались по требованию нового хозяина, но никто не гнался за обязательным сохранением первоначального замысла, что сейчас уже доведено до абсурда. Зодчие не стеснялись работать в барских усадьбах и строить для какого-нибудь помещика. Творения мастеров можно найти по всей нынешней Ленобласти — они не гнушались верным заработком, кроме того, справедливо полагали, что хороший архитектор в сельской местности заметен не меньше, а то и больше, чем в крупном городе, где велика конкуренция.

Дятлицкая церковь, увы, епархии не нужна — с немногочисленным приходом вполне справляется Гостилицкая, — а как архитектурная достопримечательность для государства она совершенно неинтересна, в нее никто не будет вкладываться, поскольку из церкви можно сделать только церковь. Скорее всего, храм погибнет. Уже сейчас портик находится в аварийном состоянии, а стены отмокают и осыпаются.

Если ехать от ропшинского перекрестка на Клясино, то еще до Глядина будет поворот направо, на Оржицы и Гостилицы. Дорога идет вверх, на холм, и урочище Хабони — верхняя точка. Отсюда в ясную погоду очень хорошо видны окрестности. Когда-то рядом была ингерманландская деревня — до сих пор читается улица, уходящая в сторону Липиц. А сейчас только ветер свистит в окрестных деревьях.

Далее мы спускаемся с горы и пересекаем две речки, текущие куда-то направо, вниз. Первая — один из притоков Шингарки, а вторая — она сама, бегущая из Глядинского пруда. Здесь имеет смысл немного постоять. Вода бурная, прозрачная, в любое время года одинаково холодная и чистая. Туфовые берега привлекают окрестных любителей японских садиков и бонсаи — люди собирают куски туфа и украшают ими свои миниплантации. Осадочный туф растет быстро, но он довольно хрупок, когда только что вынут из воды или выломан из общей глыбы, непрочен, хотя со временем затвердеет. В месте пересечения Шингарки с шоссе виден водоем, соединяющийся с рекой, — это бывший гажевый карьер, теперь затопленный. Гажа — такая белая субстанция, полуглина, полуизвестняк, которую использовали для известкования торфяных почв. Местные садоводы берут гажу себе на участки, в небольших количествах, конечно. Кстати, именно по Шингарке вверх до Глядина проходила охотничья тропа Николая II. Таких диких зарослей, как сейчас, не было, но была проложена настоящая, хоть и узенькая, дорожка — а уж пернатой дичи на Шингарке хватает даже сегодня.

Усадьба Ропша (поселок Ропша).Площадь 80 га. Памятник федерального значения. Усадьба начала и закончила свое существование как царская резиденция, сменив, однако, нескольких хозяев. Еще при Петре I в Ропше заложили мызу. Местность эта приглянулась императору прежде всего из-за обилия родниковых вод. Но еще до этого здесь были мызы вассалов шведского короля, которых тоже привлекали бурно изливающиеся источники. Петр пожаловал мызу «князю-кесарю» Федору Ромодановскому. Когда его родня попала в опалу, имение перешло в казну, а Елизавета Петровна приказала строить там загородную резиденцию. Ропшинский дворец, возведенный при внучке Ромодановского Петром Еропкиным, был перестроен Растрелли в 1750-х годах.

Дворец едва не погиб полностью, вместе с усадьбой после печальных событий 1762 года, когда в Ропше был убит Петр III, свергнутый супругой — Екатериной Великой. Имение подарили убийцам Петра III — Орловым, но тень покойного императора, вероятно, их сильно беспокоила, поэтому они в Ропше даже не бывали. Все пришло в запус­тение и стало разваливаться. Только новый хозяин, придворный ювелир Иван Лазарев, сумел привести гибнущее имение в порядок. Архитектор Антонио де ла Порто перестроил и отремонтировал дворец, но основой оставался все тот же старый дом, возведенный еще Еропкиным. При Лазареве архитектор Фельтен построил здесь бумажную фабрику, поэтому пруд рядом назвали Фабричным. К тому времени рыбоводство в Ропше достигло небывалых успехов, из столицы постоянно приезжали за свежей форелью, и дело процветало.

Лазарев продал Ропшу Павлу I, после смерти которого усадьба снова попала в казну и пребывала там до революции. Все это время многочисленные здания комплекса, парк и гидросистема поддерживались в образцовом состоянии. Были созданы каналы, водные каскады, новые аллеи и уголки парка. Садовый мастер-инженер Ганн оставил прекрасный план ропшинских угодьев — по нему до сих пор можно ориентироваться. К сожалению, сейчас весь комплекс, кроме здания бумажной фабрики, лежит в руинах, парк запущен, гидросистема отчасти разрушена.