Город-призрак
Первым на нашем пути будет Олонец. Свернув с Мурманского шоссе и проехав вдоль реки Мегреги (барсучья река — в пер. с вепсского) примерно 14 км, вы попадается в особый мир. Время здесь как будто остановилось, причем довольно давно. Впрочем, что удивляться? Город-то старый. Датой основания крепости «Олонец» считается 1649 год, хотя первое упоминание об Олонце в новгородских источниках относится к 1137 году. Сейчас в городе проживает около 10 тыс. человек, в районе — около 36 тысяч.
По пути минуем Мегрегу — длиннющую, как тут заведено, деревню вдоль реки. Она обычная, с огромными старыми избами, перемежающимися совхозными уродливыми постройками. Хорошо видно и местное позорище: большую полуразрушенную, обезглавленную, изуродованную каменную церковь Воскрешения Христова, в советское время использовавшуюся под клуб, а ныне совершенно заброшенную.
И нигде никаких знаков, что здесь находится самая старая из сохранившихся на территории Карелии деревянных церквей.
Не расщедрится местная власть на указатель к достопримечательности. Она у них запрятана на густо заросшем старом кладбище, которое будет слева от шоссе перед самым въездом в Мегрегу.
И не только указателя нет: двуязычная вывеска, сообщающая о том, что это Карело-Финской республикой охраняемый памятник, просто прислонена к стене церкви, и зимой ее приходится буквально выкапывать из-под снега. Вешать табличку, наверное, страшно — уж очень она старая и ветхая (еще бы, Карело-Финской республики нет с 1950-х годов!). Но церковь Флора и Лавра как будто в исправном виде: обшита, покрашена, крыша на месте, стекла и решетки целы. Явно посещаема. Согласно легендам и некоторым смутным источникам, на которые опираются в Олонецком музее, церковь эта выстроена в 1613 году в честь победы над литовскими интервентами, отряд которых посмел пробраться в Карелию. Местные смеются, что особо и побеждать литовцев не надо было: они уже достаточно были измотаны здешней природой и отсутствием привычных удобств, а немногочисленное карельское население встречало их неизменно вилами.
Мы же продолжаем движение на Олонец — город-призрак. Не потому призрак, что его не существует, а потому, что он вроде как и не город. Промышленности тут нет, жилые кварталы в одну улицу прихотливо растянуты вдоль рек на многие километры, а самое высокое сооружение — водонапорная башня, на которую за неимением других «небоскребов» понатыкали множество антенн.
Заезжий турист напрасно будет пытаться выяснить, на что здесь живут люди. Получается, что не на что тут жить, а никто не умирает, да еще и рожать стали больше, судя по числу молодых женщин с колясками, причем и женщины, и младенцы, и коляски не выглядят бедными.
Но ни у одной из этих женщин, будь она самая богатая-разбогатая, дома нет горячей воды. Вернее, она есть, но только если сам о ней позаботишься — натопишь дровяной титан или, если позволяет домовая сеть, включишь электроводогрей. Газовых водогреев здесь отродясь не было и не будет, пока нет газопровода, потому даже плиты в новых домах устанавливают электрические в целях экономии газа. Впрочем, когда стали экономить и электричество — с 2004 года в Олонце повадились регулярно отключать электроэнергию, — в наилучшем положении оказались владельцы дровяных титанов.
Когда-то горячая вода была у всех обитателей пятиэтажек, построенных в период расцвета Олонца, в 70-е годы прошлого века. А в середине 1990-х годов город настолько обнищал, что тогдашние власти предложили жителям выбирать: или отопление, или горячая вода, — на то и другое не хватало угля, ведь котельные здесь исключительно угольные. Жители выбрали отопление. Ведь это хоть и южная, но Карелия, морозы за тридцать градусов — почти норма. Здесь даже Ленин в ушанке: скромный бюстик, прячущийся под деревьями у здания районной администрации, неловко было оставить в привычной кепке или с непокрытой лысиной. А туристов из крупных городов теперь поражают дровяные сараи, стоящие во дворе каждой пятиэтажки, и люди, идущие в подъезд с вязанкой поленьев. Вообще, город, лишенный самого необходимого, должен был вымереть — а он не вымер.
Туристы, как ни странно, здесь водятся в достаточном количестве. Главная причина — наличие в Олонце и хорошей гостиницы (с горячей водой!), и музея с библиотекой, которые язык не повернется назвать провинциальными, да окрестные красоты: исторические деревни на низких берегах рек, скромное обаяние приладожской низменности, весьма переиначенной мелиорацией, и висячие мосты над холодными водами. Есть и тривиальная причина — город хоть и в стороне от трассы на Петрозаводск, но недалеко, и многие путники заворачивают по указателю «Олонец 14 км». А уж от мурманчан здесь отбою нет — в начале лета каждый вечер перед гостиницей рядами стоят запыленные машины тех, кто едет на юг глотнуть хоть немного тепла.
Картошка — не только пионеров идеал
По словам сотрудников Олонецкого музея, едут к ним вовсе не только финны-пенсионеры, ностальгирующие по несбывшейся «Восточной Финляндии» (многие дедушки, кстати, оказываются ветеранами Второй мировой, или, как здесь ласково говорят, «оккупантами»). Основная часть гостей — это как раз жители России, которым вдруг захотелось узнать о самом карельском городе Карелии. Да, Олонецкий район считается самым национальным — здесь 60 процентов населения называют себя карелами-ливвиками (то есть олонецкими, отличающимися языком и обычаями от карелов других областей). Заказы на экскурсии поступают постоянно, причем осмотр музеем не ограничивается — туристам показывают город и как бонус деревню Большая Сельга.
Деревня крайне необычная. С одной стороны, она жилая, то есть не музейный комплекс для туристов. С другой — в ней каким-то чудом сохранилась историческая застройка: огромные дома с резьбой, амбары; планировка улицы отдает седой древностью. Особенно полюбили эту деревню киношники. Уже три фильма отсняты в Сельге, причем в двух из них дело происходит… в Сибири, и зимой. Почему-то считается (но этнографы и архитекторы это, разумеется, отвергают), что карельская деревня ну так похожа на сибирскую, что никто не отличит. Разве что заборы приходится строить острожные — в Карелии отроду таких заборов не знали. Но настоящие сибиряки, посмотревшие фильмы «Брежнев» и «Сонька Золотая ручка», плюнут обиженно, а карелы обхохочутся — им ли не знать, где это снято, если пол-Олонца было занято в массовке, а кто не в кадре — ублажали съемочную группу пирожками, чаем и вниманием.
Еще туристов принято водить на остров Мариам. Почему иудейско-мусульманское имя дано острову на слиянии Мегреги и Олонки — сие местная загадка. Ни в библиотеке, ни в музее внятного ответа вам не дадут. Скажут, конечно, что некая легендарная Мариам там утопилась от несчастной любви, но почему карельскую девушку звали так, не объяснят. Кстати, утопиться там совершенно реально: у этих равнинных рек отчего-то очень бурное течение, так что даже опытные пловцы порой гибнут в окрестностях острова, о чем говорят деревянные кресты по берегам.
На острове Мариам стоит Смоленский собор (1824 года постройки), который, несомненно, украшает довольно однообразный рельеф городка. В советское время в храме размещался краеведческий музей, который нынче благополучно проживает в специально построенном для него здании (между прочим, редкий для провинции случай!). А собор отдали верующим и привели в порядок, насколько позволяли деньги и квалификация рабочих. Он до сих пор не доделан, поэтому фотографировать его лучше с алтарной части — не будет видно безобразной пристройки на месте разрушенной колокольни. Собор без колокольни выглядит, конечно, несколько дико, но на ее реконструкцию в Олонце денег нет, а у региональной власти, разумеется, другие приоритеты и заботы.
Собор — островное государство. Два деревянных мостика соединяют его с материком. Один из них был совершенно разрушен и недавно восстановлен, второй пока цел, но служит лишь пешеходам по ветхости. Вообще, деревянные мосты, частью висячие, — это особая достопримечательность Олонца. Он ведь очень длинный, тянется по берегам сначала Мегреги и Олонки, потом, после их слияния, плавно переходит в расположеннные ниже по течению деревни. Автомобильных мостов всего два на десятки километров, а людям как-то надо перебираться туда-сюда. Вот висячие мостики и украшают Олонку и Мегрегу. Выглядит это очень красиво, но не каждый рискнет по такой переправе быстро идти: мост раскачивается над бурными волнами, скрипит, да и настил не везде новый. Но местные — люди отважные, они даже на мотоциклах ухитряются там ездить. В Ильинском, поселке за Олонцом, сделали новый подвесной мост, вполне стационарный, но по нему может проехать только легковая машина, грузовик уже застрянет. Поэтому зимой лед Олонки просто изрезан колеями, причем ездят даже в апреле, когда колеса уже в воде.
Все это интересно туристам. А они — это часть заработка олончан. Для гостей даже праздники тут придуманы. В декабре здесь устраивают «Олонецкие игры Дедов Морозов», на которые ежегодно прибывают около двадцати Дедов со всей России, и уже родился новый образ живого, «настоящего» Деда Мороза. Великий Устюг кусает локти, но ничего не может поделать с конкурентами — ведь на Олонку даже финские карелы приезжают со своими Паккайне. В мае Олонец встречает гусей и проводит экологический фестиваль «Олония — гусиная столица» с гусиными бегами и детскими играми. Считается, что именно на олонецких полях отдыхают дикие гуси по пути в Лапландию. Примерно тогда же организуют водный праздник «Гонки по Олонке». В августе во время «Молочного фестиваля» можно увидеть «Парад коров». В сентябре Олонец прославляет свои национальные традиции и свой ливвиковский язык на фестивале карельской поэзии «Здесь Родины моей начало», а в октябре публику приглашает фестиваль национального костюма «Олонецкий хоровод». Между прочим, для провинции все эти игрища очень неплохо организованы, есть на что посмотреть!
Лыжи здесь больше не вострят
Конечно, далеко не все горожане пристроены в турбизнесе. Но даже пристроенные не бросают основного местного занятия, которое в крови у олончан, — огородничества. Все жители пятиэтажек имеют огороды, все как один выходят на картофельные поля. Это в Сланцах картошку в первую неделю июня уже окучивают, а в Олонце ее только сажают, да еще и сомневаются, не рано ли, не вернутся ли заморозки. И даже когда мальчишки уже вовсю купаются в двух городских реках — Мегреге и Олонке, опытные огородники все еще осторожничают: картошка здесь — основная пища, лишиться ее никак нельзя.
Заведующая отделом краеведения и национальной литературы Олонецкой библиотеки Галина Федулова, карелка, несмотря на русское имя (здесь это норма), помнит, как картошка спасала их в голодное время: «Когда бюджетникам в 1990-е годы не платили вообще, мы только огородом и жили. Каждый день нам только хлеб и молоко выдавали — немного. А у меня дочки в Петрозаводске учились, тоже голодные. Так мы им эту картошку с огорода отвозили, а из молока делали творог — хоть что-то. И как люди без картошки жили — непонятно? Говорят, одну репу ели. Впрочем, тогда здесь и зерно выращивали, и коровы у всех были. И одеться было во что — лен везде рос, а шерсть с овец настригали».
Многие олончане с ностальгией вспоминают фабрику спортивных изделий — когда-то на ней делали и лыжи, и клюшки, и прочие полезные вещи. Говорят, олонецкими клюшками играла вся Скандинавия, и знаменитая шведская сборная выигрывала тоже ими. Теперь остались какие-то дохленькие цеха деревообработки, да в поселке Ильинский, что в сторону Ладоги, комбинат. Но с лыжами, увы, завязали, и страшно подумать, как теперь шведы обходятся без карельских клюшек. Любопытно, что в заброшенном особняке купца Куттуева, где когда-то размещалась школа, а теперь одна ткачиха, местная достопримечательность Ирина Тиккуева, держит свою мастерскую, пытаются создать музей советского быта: тащат туда разные предметы, характерные для советских времен, и формируют из всего этого хлама довольно забавную экспозицию. Опять же — туристам нравится, особенно финнам. Нашим-то не очень смешно, у всех в детстве были такие валенки, санки и мешковатые колготки. Кстати, о фамилиях. Все эти Куттуевы да Тиккуевы — русифицированные версии настоящих ливвиковских имен, типа Кутту и Тикку. А ведь многие русские, впервые попавшие в Олонец, недоумевают, почему у здешних карел какие-то кавказские по звучанию фамилии?!
По большому счету Олонец, бывшая столица Карелии, — столица деревень. Кстати, любопытно то, что центром Олонецкой губернии городок практически не успел побыть: вскоре после образования губернии был построен Петрозаводск, и столицу перенесли туда. Поэтому Олонец остался при своем деревенском назначении. Всегда здесь делалась ставка на сельское хозяйство, для чего осушались поля и корчевались леса. Теперь тоже что-то производится, но куда меньше. Полностью истреблены процветавшие когда-то зверофермы. И даже дары леса здесь не перерабатывают — все грибы и ягоды везут в Питер, потому что там можно сдать подороже.
Раньше часть населения занимались тем, что ездили в Финляндию, покупали там дешевые вещи и продавали тут. Теперь, с новыми таможенными правилами, ограничивающими вес провозимого, этот заработок, похоже, отпадет. Зато останется батрачество — немало семей нанимается на летний сезон к финским хозяевам. Конечно, работа тяжелая, зато несколько сезонов попашешь — машину можно купить. Или жилье получше сырой квартирки в старом двухэтажном доме барачного типа, каких после войны понастроили по всему Олонцу. Но многие отчаялись выбраться из этих домов и обустраиваются как могут: вставляют в гнилые стены стеклопакеты и водружают на перекошенные крыши спутниковые «тарелки». И смотрят кино про красивую жизнь — в том числе и в соседней Финляндии, где относятся к карелам со сдержанной жалостью. Мол, вы почти наши. Да вот не наши…
По-хорошему, осматривать Олонец надо пару дней, с учетом посещения музея и библиотеки. И лучше всего передвигаться по городу пешком, а не на машине. Надо неспешно идти по этим длиннющим улицам с деревянными домами и вглядываться в лица прохожих, в игру света в листьях прибрежных ив, в старую резьбу на покосившихся фасадах. Только тогда можно сказать: да, мы видели Олонец. А потом можно со спокойным сердцем и уставшими ногами садиться в машину и двигаться дальше, в сторону Ладоги, где не менее интересно.
А ведь по пути к Ладоге по обеим сторонам Олонки будут еще старинные деревни с дивными названиями — Татчелицы, Рыпушкалицы… А в них фантастической красоты настоящие ливвиковские избы. Двор у ливвиков характерен и тем, что у него фактически нет забора, который так привычен в наших дачных местностях. Ну не привыкли люди огораживаться. Все, что надо хранить, у них в доме, где жилая часть, обращенная к улице или к реке, соединена с хозяйственной — они под одной крышей, хотя и разделены стенами.
В деревнях можно встретить избы, которым по полторы сотни лет! И почти нет современных коттеджей. Во-первых, денег таких тут не знают. Во-вторых, это считается некрасиво — новодел в старой деревне. Высший шик — купить старинную избу и починить ее: сделать внутри все удобства, не лишив обаяния национального жилища снаружи. Впрочем, даже в самой «навороченной» избе стараются сохранить русскую печь: только в ней можно так вкусно приготовить ржаные калитки и картофельные оладьи, как ни на каком газу не получится.
